Один мой друг подбирает бездомных кошек, Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит. Они у него в квартире пускают корни: Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик, Конечно, уже оккупирован, не осталось Такого угла, где не жили бы эти черти. Мой друг говорит, они спасают от смерти. Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь. Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам, И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден. Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям. Мне тоже всучил какого-то хромоножку С ободранным ухом и золотыми глазами, Тогда ещё умещавшегося в ладони... Я, кстати, заботливый сын и почетный донор, Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы. Но все эти ценные качества бесполезны, Они не идут в зачет, ничего не стоят, Когда по ночам за окнами кто-то стонет, И в пении проводов слышен посвист лезвий, Когда потолок опускается, тьмы бездонней, И смерть затекает в стоки, сочится в щели, Когда она садится на край постели И гладит меня по щеке ледяной ладонью, Всё тело сводит, к нёбу язык припаян, Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда. Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом. Она отступает. Дана Сидерос
В понедельник, в пять тридцать шесть утра, или, может быть, в тридцать пять, он решает вдруг, что ему пора всё менять. Он решает бросить свой институт, натянуть холсты и писать дороги, сады в цвету и мосты. Он решает выгнать своих химер и чужих людей. Выбираться за город на пленэр каждый день. Ни секунды зря, как легкоатлет — до семи потов. А таланта нет… Ну, допустим, нет. Ну и что? Он смеётся розовым облакам, мчится, шаркая, в кабинет, и стучит ореховая клюка о паркет. Дана Сидерос
Глупая и черная, Иногда слепая, Шла старуха вздорная, Нищая, босая. Шла дорогой сложною, Всех вокруг кляня, Веря в мысли ложные, Жизнь свою виня. И искала милости, В виде света мудрости, В сердце гордость низости, От постыдной дурости. Но за что-то глупую, злую и убогую, Бог простил и сжалился, Напоил дорогою. Видно не отчаялся Верить, что в душе она Не черна, не каменна, Не мечтает жить одна. Напоил добром ее, Напоил прозрением, Обогрел теплом ее И своим прощением. Объяснил, что путь, по любви верней, И вражду забудь, показал он ей.
Однажды, теплым весенним утром, Господь проснулся излишне рано. Он встал, встряхнулся, повел боками, нектара выпил Он из-под крана, Потом умылся (да-да, нектаром) и в форточку посмотрел немножко. Затем вздохнул и пошел работать: сегодня нужно придумать кошку. Вчера был заяц. Отличный заяц! Вот этим зайцем Он был доволен: Такие уши, такая попа, и нос - улыбчивый поневоле. А в прошлый раз был, конечно, ежик. Куда ж без ежиков в мире этом. Но кошка - это в разы сложнее. Не просто зверь, а мечта поэта. Она должна быть пушистой, мягкой, с когтями - когти ей пригодятся, Она должна работать урчалкой и на полу вверх собой валяться. Куда там свиньям и дикобразам, куда лисицам и капибарам! У кошки должен быть дух победы и девять жизней - почти задаром. Бог долго клеил хвосты и лапы, ругался, дергал, свистел и правил, Приклеил гребень, потом отклеил, приклеил уши и так оставил, Усы повтыкивал, селезенку, ну там сердечко, конечно, печень, Полоску в шкурку, потом урчальник - чтоб кот хозяина обеспечил Отличным муром. Потом глазищи, язык шершавый, и нос получше, И уж последней, безумно нежно и аккуратно он вклеил душу. Она была бесконечной. Да ведь все души, в общем-то, бесконечны. Местами - твердой, местами - мягкой, и самую чуточку - человечной, Чтоб у человека, когда он смотрит в глаза кошачьи - паденье, тайна! - Осталось чувство: он с кошкой вместе, и вместе, в общем-то, неслучайно. Спустился вечер. Луна смотрела в окно тигриным искристым взглядом. В зеленой чашке чаинки спали, остывший чайник приткнулся рядом. Бог спал, укрывшись цветастым пледом. В окне дрых аист, под стулом - заяц. Под боком Бога лежала кошка и мир мурлыкала, не моргая. © Наталья Полянская
— Какие же пушистые сегодня облака-то! Вот только далеко они – им не подняться к Раю... Смотрите, самолёт из них выходит, как из ваты. Эх, жаль – не стал я лётчиком, как дед мечтал, летая... — А я не стал писателем... — А я не стал судьёю... — А мне не быть актрисою – красивою, как мама... — Ты называешь мамою? Она с тобой такое...! — Я с ней всё время рядышком, и злости нет ни грамма. — А я свою не «трогаю»... Забыла всё – и чЁрт с ней! — О нет! Моя — всё кается… бедняжка, плачет в Храме. Причины были, видимо... Отец заставил – чёрствый... Мне б плоть хоть на минуточку, чтоб лишь прижаться к маме. — А я «хожу» за братиком – малыш такой забавный, Весь конопатый, рыженький – Антошка «тили-тили»… И всё ему прощается... Сейчас он в доме — главный... Какой велосипед ему недавно подарили! — А у моих родителей детей уже не будет... Теперь вместо меня у них красивая собака... А чем я хуже? Странные они, наверно, люди... Но видел я, как папа мой однажды ночью плакал... — Смотрите, у нас новенький – ревёт, как все — вначале... Ну что ты? Тише, миленький, не принятый землёю... — Забудешь... Успокоишься... — Меня на части рвали! Ах, больно-то как, Господи! — Мы все прошли такое. Нас всех когда-то предали, зарыв Любовь в могилу, За то, что мы – не вовремя... случайно... да не в строчку... Неужто на земле для нас местечка б не хватило? Глотка водицы, солнышка, да хлебушка кусочка? ©
Как нам следует называть ум? Это шелест ветра, Который дует в соснах На картине, написанной тушью. (Фудзивара-но Иэтака)
* * * Из колодезной глуби, где звёздная высь, Выплывают значения слов. Чтобы там оказаться, в себя углубись, – В колокольчики колоколов. Губы всех словарей не надышат живьём Потайные значения слов, Для которых озвучен мерцанья объём, – Колокольчики колоколов. Это почерк такой, это в столбик строкой, Где иные значения слов, – Никакой однозначности, лжи никакой В колокольчиках колоколов. Надо быть, не казаться, чтоб там оказаться, Однозначности лёд расколов, – Не казаться, а всеми глазами глазаться В колокольчиках колоколов. * * * Когда мне плохо, это замечательно. Ещё прекраснее, когда мне очень плохо. Плохое торжествует окончательно, А я живу!.. От выдоха до вдоха, Живу качательно, смотрюсь я уморительно, Качаясь в ритмах корабля, трамвая, И свет небес качается творительно, От выдоха до вдоха оживая. (Юнна Мориц)
 Я в твоих руках усну и не проснусь. Я помню как, я знаю наизусть. И каждый раз, когда приходит ложь - Я ухожу и превращаюсь в дождь. Целая ночь. Ты спишь, то не спишь. И даже звезды ни к чему, простите звезды. После дождя такая печаль И только осень за меня, спасибо, осень, Вопросы легче не задать Мне хватит воздуха и сил. Он умирал, но не просил. И я смотрю в твои глаза. И я хочу остаться в них. В таких холодных не моих. Я в твоих руках усну и не проснусь. Я помню как, я знаю наизусть. И каждый раз, когда приходит ложь - Я ухожу и превращаюсь в дождь.
Я так хотел понизить важность, Учился маятник гасить. Проростки ел пять дней отважно И даже смог урину пить. А каждой ночью в полумраке Я аффирмации шептал, И только лай чужой собаки От мыслей благостных сбивал. Себе давал я установки На процветание и успех, Пока стоял на остановке И пропускал в автобус всех. Я формулировал желанья, Сигналы в космос отправлял. И даже в тайны подсознанья Неоднократно проникал. Я прочищал свои каналы, Уединившись по утрам. Я даже прочитал журналы, Что кришнаит когда-то дал. Наталья Вильтовская. PS: данный Щедевр находится на доработке и как настоящее произведение искусства не может быть закончен, но лишь постоянно будет совершенствоваться и продолжаться, как чистое, доброе, вечное .... Спасибо за внимание)))
НОЧНОЙ РАЗГОВОР И ты, вероятно, спросишь: Какого лешего?" А я отвечу пафосно: Было нужно." Ну, в общем, кажется, звали его Иешуа, Мы пили красное поздней ночью из чайных кружек. И он как-то очень свежо рассуждал о политике И все твердил: мол, нужна любовь и не надо власти. И вдруг сказал: "Ты уж не сочти меня нытиком, Но я устал, понимаешь, устал ужасно. Стигматы ноют от любых перемен погоды, И эти ветки терновые к черту изгрызли лоб. Или вот знаешь, летом полезешь в воду, И по привычке опять по воде - шлеп-шлеп... Ну что такое. ей-богу. разнылся сдуру. Что ж я несу какою-то ерунду?! ... Я просто... не понимаю, за что я умер? За то, чтобы яйца красили раз в году? О чем я там, на горе, битый день долдонил? А, что там, без толку, голос вот только сорвал. Я, знаешь ли, чертов сеятель - вышел в поле, Да не заметил сослепу - там асфальт. И видишь ведь, ничего не спас, не исправил, А просто так, как дурак, повисел на кресте. Какой, скажи, сумасшедший мне врач поставил Неизлечимо-смертельный диагноз - любить людей?" Он сел, обхватив по-детски руками колени, И я его гладила по спутанным волосам. Мой сероглазый мальчик, ни первый ты, ни последний, Кто так вот, на тернии грудью, вдруг понял сам, Что не спросил, на крест взбираясь, а надо ли? (У сероглазых мальчиков, видимо, это в крови). ... А город спит, обернувшись ночной прохладою, И ты один - по колено в своей любви. В. Овчинникова
Переживи всех. Переживи вновь, словно они - снег, пляшущий снег снов. Переживи углы. Переживи углом. Перевяжи узлы между добром и злом. Но переживи миг. И переживи век. Переживи крик. Переживи смех. Переживи стих. Переживи всех. Иосиф Бродский
Есть игра: осторожно войти, Чтоб вниманье людей усыпить; И глазами добычу найти; И за ней незаметно следить. Как бы ни был нечуток и груб Человек, за которым следят, - Он почувствует пристальный взгляд Хоть в углах еле дрогнувших губ. А другой - точно сразу поймет: Вздрогнут плечи, рука у него; Обернется - и нет ничего; Между тем - беспокойство растет. Тем и страшен невидимый взгляд, Что его невозможно поймать; Чуешь ты, но не можешь понять, Чьи глаза за тобою следят. Не корысть, не влюбленность, не месть; Так - игра, как игра у детей: И в собрании каждом людей Эти тайные сыщики есть. Ты и сам иногда не поймешь, Отчего так бывает порой, Что собою ты к людям придешь, А уйдешь от людей - не собой. Есть дурной и хороший есть глаз, Только лучше б ничей не следил: Слишком много есть в каждом из нас Неизвестных, играющих сил... О, тоска! Через тысячу лет Мы не сможем измерить души: Мы услышим полет всех планет, Громовые раскаты в тиши... А пока - в неизвестном живем И не ведаем сил мы своих, И, как дети, играя с огнем, Обжигаем себя и других... А.Блок
* * * Просыпаешься – а в груди горячо и густо. Всё как прежде – но вот внутри раскалённый воск. И из каждой розетки снова бежит искусство – В том числе и из тех, где раньше включался мозг. Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом, Дышишь тысячью лёгких; в поры пускаешь свет. И когда я привыкну, чёрт? Но к ручным гранатам – Почему-то не возникает иммунитет. Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище; Стиснешь руку – а под венец или под конвой, – Разве важно? Граната служит приправой к пище – Ты простой механизм себя ощущать живой. Вера Полозкова
«Оставь надежду всяк сюда входящий» Написано на проклятых дверях. Открыв врата, услышишь зов гласящий Познать до капли ужас, боль и стах. Не скрыть грехи за маскою висящей. Игре конец, пришёл расплаты час «Оставь надежду всяк сюда входящий», Спускайся в ад, раз душу ты не спас. Ayame Ray.
Во всем мне хочется дойти До самой сути. В работе, в поисках пути, В сердечной смуте. До сущности протекших дней, До их причины, До оснований, до корней, До сердцевины. Всё время схватывая нить Судеб, событий, Жить, думать, чувствовать, любить, Свершать открытья. О, если бы я только мог Хотя отчасти, Я написал бы восемь строк О свойствах страсти. О беззаконьях, о грехах, Бегах, погонях, Нечаянностях впопыхах, Локтях, ладонях. Я вывел бы ее закон, Ее начало, И повторял ее имен Инициалы. Я б разбивал стихи, как сад. Всей дрожью жилок Цвели бы липы в них подряд, Гуськом, в затылок. В стихи б я внес дыханье роз, Дыханье мяты, Луга, осоку, сенокос, Грозы раскаты. Так некогда Шопен вложил Живое чудо Фольварков, парков, рощ, могил В свои этюды. Достигнутого торжества Игра и мука - Натянутая тетива Тугого лука. Б.Пастернак
Знаю и верю Нас мотает от края до края, По краям расположены двери, На последней написано: «Знаю», А на первой написано: «Верю». И, одной головой обладая, Никогда не войдёшь в обе двери: Если веришь – то веришь, не зная, Если знаешь – то знаешь, не веря. И своё формируя сознанье, С каждым днём, от момента рожденья, Мы бредём по дороге познанья, А с познаньем приходит сомненье. И загадка останется вечной, Не помогут учёные лбы: Если знаем – безумно слабы, Если верим – сильны бесконечно! Андрей Макаревич
В нашем доме детям не разрешалось откусывать от батона по дороге из булочной после школы. Ходить по дому не в домашней одежде, одеваться не по погоде, носить чужое. Гулять, не сделав уроки, ночевать у подруги, ходить в кино, если на этот день есть билеты в театр, ходить в кино на одно и то же, читать в постели. В нашем доме детям не разрешалось ложиться спать слишком поздно и вставать слишком поздно, хотя бы и в выходные. Есть сладкое на ночь, выпрашивать вишенки из пирожных, таскать куски со стола, носить орехи в карманах, валяться, лениться, ссориться, спорить, опаздывать, не стараться, засыпать не в своей кровати. и громко плакать. А так хотелось. Больше всего хотелось откусывать от батона по дороге из булочной после школы. Ходить по дому не в домашней одежде, одеваться не по погоде, носить чужое, гулять, не сделав уроки, ночевать у подруги, ходить в кино, даже если на этот день есть билеты в театр, ходить в кино на одно и то же, читать в постели, ложиться спать и вставать очень поздно, есть сладкое на ночь, выпрашивать вишенки из пирожных, носить орехи в карманах, валяться, лениться, ссориться, спорить, опаздывать, не стараться, засыпать не в своей кровати и громко плакать. Поэтому в НАШЕМ доме детям обычно можно откусывать от батона по дороге из булочной после школы. Ходить в чем угодно по дому, носить чужое, гулять, когда захотелось, ночевать у подруги, ходить в кино и в театр одновременно, ходить в кино на одно и то же, читать в постели (хорошо, что вообще читает), спать хоть совсем не ложиться, вставать в выходные под вечер, есть сладкое на ночь, выпрашивать вишенки из пирожных, таскать куски со стола, носить что угодно в карманах, валяться, лениться, ссориться, спорить, опаздывать, не стараться, засыпать на диване или у мамы в кровати, и громко плакать, если так захотелось. Но вчера моя дочь попросила мышку. Белую мышку, чтобы жила в коробке. Белую мышку, чтобы быть её полной хозяйкой, кормить, поить и никому не давать в обиду. В нашем доме детям не разрешалось заводить животных. Поэтому в НАШЕМ доме живет собака. И два кота, и совсем небольшая жилплощадь. И если прибавить еще и мышку, придётся эвакуировать маму. А время — двенадцать ночи. И моя потрясенная дочь сидит на кровати в одежде, в бальном платье и в золотой пелерине, откусывает от батона, закусывает шоколадкой и громко плачет. Виктория Райхер